galka | Марьюшка и Верочка.

После того, как соседка Антонина Васильевна (царствие ей небесное) скончалась, в освободившуюся комнату вселилась учительница начальных классов с матерью.
Таким образом, количество соседей у нас увеличилось вдвое. И жизнь общей квартиры изменилась.
Как ни удивительно, стало тише.
Антонина Васильевна, хоть и проживала одна, постоянно принимала гостей. Учеников, родственников.
Наша коммунальная жизнь при ней была активной, насыщенной общими праздниками, дружбой с роднёй соседки.

Новые жилички были неестественно тихие. Вообще-то, они были две старые девушки.
Мать, Марья Владимировна - вдова фронтовика. Худощавая, невысокая, аккуратно одетая, с тихим голосом. Вся серенькая.
А её дочка Верочка - при ней.
Когда они вселились, Верочке было лет, наверное, тридцать.
Она была, что называется, дебелая. Рослая, полная, глаза голубые водянистые, коса рыжевато-русая до пояса, кожа белейшая.
Красива абсолютно кустодиевской красотой.

Поверьте, это - практически Верочкин портрет.

Жили они очень обособленно, замкнуто. С своими тараканами в голове.
Один раз мой отец заходит в комнату и давится от смеха: Марьюшка (мать) на кухне прибивает четырнадцатисантиметровыми гвоздями свой столик к полу. Отец спросил, зачем она это делает, а соседка ответила: Ну, вы же свой прибили...
Что ей в голову стукнуло? Просто у нас под столом полка была, где стояли банки с соленьями. И стол, конечно, был неподъёмный.
Она, видимо, его захотела подвигать, не преуспела в этом и решила, что мы его прибили.
Что-то ещё колдовала с мыльницей в ванной, приклеивала её к полке...
Но на общей квартирной атмосфере, вполне дружелюбной, эти мелочи не сказывались.
Жили мы - друг другу не мешали.
Меня они, как ребёнка, даже привечали.
Марьюшка постоянно жарила Верочке миниатюрные пирожки на топлёном масле и обязательно меня угощала.

Потом мы уехали в Молдавию, в квартире остался мой брат Санька, который учился уже в техникуме.
Вернулись через семь лет.

Жизнь Верочки и Марьюшки тянулась так же тихо и томительно.
Ничего не изменилось, кроме их самих. Марьюшка сдала, а Верочка начала стареть.
Ей было уже под сорок. Она ещё немного пополнела, появились седые волоски в русой косе, рыжина уже не бросала золотой отсвет на кожу лица, но она всё ещё была вполне в соку.

И тут мать кладут в больницу. Сердце. В советских больницах пациента держали не меньше 21-о дня, а сердечников и больше. Марьюшке пообещали, что раньше, чем через месяц, она из больницы не выпишется.
Верочка ехала с утра к матери, потом на работу во вторую смену, а вечером...

Вечером у Верочки начиналась личная жизнь!

Откуда-то взялся чернявый, в кудрявом бараньем полушубке, маленький, вёрткий татарин-дворник.

Каждый вечер он приходил к Верочке и до утра они из комнаты не выходили.
По Верочкиному, постоянно рдеющему теперь, лицу и ошалелым глазам татарина было ясно, что у них настоящий медовый месяц.
Как же им было хорошо!
Верочка, прежде сонная, медлительная, с животом горкой, вдруг порезвела, подобралась, не ходила, а порхала по дому с блуждающей улыбкой на устах.Татарин всё что-то благоустраивал на их двенадцати метрах, прибивал, сверлил, таскал в дом свёртки с едой и, по очертаниям, с бутылками.

Так ликовала любовь в их уголке ровно 28 дней.
А на 29-й Верочка поехала в больницу за мамой, которую выписали.
Что ж, вечно её там держать?..

Привезла мать, вечер они провели вдвоём, утром Марьюшка вышла на кухню, встала к электрической плитке жарить Верочке пирожки.
Как всегда.Как всегда, да не совсем.
Потому, что к вечеру в дверь постучался татарин. Был впущен на порог и не дальше. Там же на пороге он получил тихим марьюшкиным шипением от ворот поворот и вынужден был ретироваться. Верочка носа из комнаты не высунула.
Настырный татарин приходил ещё пару раз. Был выгнан поганой метлой, но так же тихо.
В своём бараньем полушубке влюблённый дворник часами молча стоял под окном Верочкиной комнаты, но ни разу ни до чего не достоялся.
А потом он растворился в снегопадах и я его больше не видела.

Жизнь двух, соединённых так и не разорванной пуповиной, женщин потекла уже прямым потоком к старости.

Сейчас, наверное, они уже обе в мире ином...